Mousy-Mouse | Nona Melanashvili, from Kekhvi [ENG/RUS]

Смотрите текст на русском языке ниже

Nona Melanashvili, 35 years old, from Kekhvi. Currently lives in Khurvaleti village. 

My father had been godfather to seven Osseetian children. And had an Ossetian adopted mother. 

He was fixing his car in Kekhvi, he had a repair shop in the yard. This happened when the unrest of the 90s had ended. Ossetian boy Artika came to ask for a favor. I need to repair my car if you could give me some time to come up with the payment, he said. Father told him, of course and gave him every benefit. After some time, Artika came to us with the money and brought a large gift of potatoes, cheese, piglets and much more. That day, they became brothers. Irakli, I don’t have a brother, and let us be like brothers, he told my father. My father in turn said, I don’t have a mother or father, and if your parents are willing to take me in, I will be their adopted son. Artika was overcome with joy. They really had a close relationship. We lived in Kekhvi, and he lived in an Ossetian village, Vaneli, beyond Javi. 

We spent our childhood in war and battle fronts. We had this one holiday, we called it Mousy-Mouse. We would go to a field and light a big bonfire. We would run off the mice with thorns. So it was that holiday, and we had gone out when Ossetian BTRs had passed us. They were drunk. They were spinning the barrel so much, everyone was in danger of getting hit. We reached the house by crawling there. I remember it well. We were all just kids. 

At the end, my parents left for good in August (2008), empty handed. We left being chased by exploding bombs while we dragged and stepped over the dead, they said. 

Nothing remains of our house. My uncle visited last year from Sachkhere for a funeral. He had passed our spot. The only way I could tell it was your place was because of the two walnut trees that used to be in front of your house, he said. . 

Last year, one day they called my dad to tell him that his adopted mother had a ruptured aneurysm, and the red cross had transferred her to Tbilisi. She had asked to see my father. He got so ill when he heard, after the war, my father developed diabetes. My mother went with him, and they went to see her. At first they wouldn’t allow us in intensive care, they told us. Then my mother recognized an acquaintance. We haven’t seen her in so long, please let us in, she told them. 

She isn’t conscious, she’s in a coma, she won’t know you’re there, they told them. She was hooked up to the machines while my father was caressing her face. I am here Ziara, your boy Irakli. She didn’t move, but when I said this, a tear ran down her face, he said. 

______________________
From the Series, “Rebuilding Memory - South Ossetia 1991/2008”
Photo: Ella Agamova

Мышки-мышки

 Нона Меланашвили, 35 лет, из Кехви, проживающая в селе Хурвалети

Папа был крестным отцом семерых осетинских детей. Его приемная мать тоже осетинка. В Кехви у него во дворе была профилактика. Он там машины чинил.

Это случилось после девяностых, ну, когда беспорядки закончились. Пришел к отцу Артик, осетинский парень, и говорит, что ему нужно машину починить. Спрашивает, не может ли мой отец с деньгами подождать. «О чем речь?» удивился отец и сделал ему уступку. Уступил, сколько мог. Спустя некоторое время пришел Артик, принес деньги и гостинцы, много гостинцев - картошку, сыр, поросенка, много чего... В тот день они с отцом побратались.

«Ираклий, у меня никогда не было брата. Пожалуйста, будь мне братом», - сказал Артик.

«У меня нет родителей. Будут твои родители мне как родные, то и я буду им сыном», - ответил отец.

Артик был на седьмом небе от счастья.

Такие у них были отношения...

Мы в Кехви жили, а они жили в Ванели. Есть такая деревня за Джавой.

В детстве мы ничего не знали кроме войны и фронта, но был один праздник, назывался Мышки-мышки, когда мы выходили в открытое поле, зажигали огонь и размахивали колючими палками, как будто мышей отгоняли.

Вот вышли мы в поле и тут как тут появляется осетинский БТР. Они были пьяные и так вертели стволом, одному богу было известно, в кого могли попасть. Мы ползком добрались до наших домов. Одни дети там были.

Мои родители уехали оттуда без ничего. Это было в Августе (2008 г.). Рассказывали, что снаряды падали им вслед и им приходилось перешагивать через тела убитых.

На месте нашего дома не осталось ничего. В прошлом году дядя ездил туда, через Сачхере, на похороны. У нас перед домом росли два ореховых дерева. Говорит, увидел деревья и узнал наш двор.

В прошлом году позвонили отцу и сказали, что у его приемной матери разорвалась аневризма и Красный Крест привез ее в Тбилиси. Ей стало так плохо, когда узнала, что после войны отец заболел диабетом. Мама пошла в больницу в месте с отцом. Рассказывали, что сначала их не пускали в реанимацию, но потом мать нашла знакомого и объяснила, что давно люди не виделись. Она умоляла, впустить отца в реанимацию.

Ей ответили, что женщина была без сознания и не поняла бы ничего. Она подключена к аппарату, а отец гладит ее по лицу и говорит: «Заира, я тут, твой мальчик...

Это я, Ираклий».

Отец рассказывал, что она даже не шевельнулась, но услышав его слова, у нее слеза выкатилась из глаза.

_________________________________
Из цикла «Живая память - Южная Осетия 1991/2008»
Текст: Тео Кавтарадзе, Нино Ломадзе
Фото: Элла Авагимова